Нет денег - нет революции
Осторожно, большая простыня текста +18 ритмованного текста.
Бетам еще раз низкий поклон, по факту писалось для самого себя "а вот теперь вот эдак"... Ну в общем и целом... Так над киплингом, насколько я помню, не многие извращались.
Кобромахия 18+
Название: Кобромахия
Автор: fandom Victorian 2017 (я)
Бета: fandom Victorian 2017
Размер: миди, 6 698 слов
Канон: "Рикки-Тикки-Тави" Редьярда Киплинга
Персонажи: Храбрый герой Риккитикус, Наг и Нагайна
Категория: джен
Жанр: драма, эпос, стилизация
Рейтинг: R
Краткое содержание: история славного героя высоким слогом, в остальном автор остался верен Киплингу
Предупреждения: поэма. Гомер читал и плакал. И Киплинг плакал. Все плакали. От восхищения
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Кобромахия"
I
Словом разверзнем уста, многословную песнь начиная,
Песню о славном воителе, кров обретающем новый,
И как, покинув отеческий дом, избежал он погибель,
Слабых защитник, врагов повергающий в Тартара бездны.
В землях, где солнечный диск, пролетая по синему небу,
Жалит лучами нещадно живое и тем порождает цветенье,
Там, где цветение дико и буйно и травы и древа высоки,
Землю покрыв богатым из листьев ковром многоцветным,
Корни сплетаются, юный побег из корней пробиваясь,
К солнцу стремится ветвями и листьями бледными в тени,
Храмы стоят средь лесов, от древнейших оставшись наследьем,
Там, где муссоны бушуют водой, проливаясь над лесом,
Там, где с муссоном приходит и ветер, сминающий травы,
Ветер, деревья взметающий ввысь, поднимающий скалы.
Там, средь руин, что остались от прошлых столетий дремучих,
Был рожден прирожденный воитель, мангустово семя,
Имя ему Риккитикус, в мгновенном прыжке неудержный,
Рос средь руин могучего древнего града стославный
Среди братьев своих и сестер, внимая могучему деду,
Славному воину, змей поругателю, сильному телом и зубом.
Звали его Магнус-Мангуст, блистающий шерстью.
Так наставлял он родню малолетнюю в мире подлунном:
«Дети, внимайте словам наученья мангустова дела.
Разное люди и звери рекут про народ наш умелый,
Разное слово про гордых мангустов погибель змеину.
Все говорят, будь двуноги, безшерсты иль четверолапы,
Про змееборцев легенды слагают и хвалят могучих,
Так говорят, восхваляя и ловкость, и силу, и мудрость,
Будто случится такое — змея уязвит змееборца,
Но не падет он под рока ударом всесильным,
Дланью могучей того, кто даже богам указует.
Если даруют могучие боги и благость мангусту
В битве жестокой врага повергнуть под лапы,
После победы мангуст, что из рода мангустов бесстрашных,
Прочь убегает средь трав луговых и кореньев сплетенных,
Тех, что, сплетаясь, тоннели сплетают над черной твердыней,
Ищет траву, что соком полна и великою силой,
Ту, что растет из земли, по заветным приметам находит
Под солнцем могучим, лучи низвергающим с неба на землю,
Жизнь раздающим с дождями на пару, что влагу приносят,
Но тем, что без влаги силой своею приносит погибель
Всякому лесу и твари и рек прекращает теченье.
Под ним, по приметам секретным, воин находит растенье
Полное соком, листом зеленей изумрудов Яванских,
Скушает травку мангуст, что из рода мангустов могучих,
Яд в тот же миг, как коснется побега и листьев зеленых
Воин могучий, змей победитель, праведный воин,
Что из рода мангустов могучих, сильных зубами,
Исторгнется яд от укуса змеи, что в бою поразила
Храброго воя из рода мангустов, воителей смелых,
Тех, что сильны, и быстры, и проворны в сече жестокой,
Мангустов из славного племени, быстрого в битве кровавой,
Гибких подобно лозе и могучих, как ствол баобаба.
Так я скажу вам, потомки мои, неразумные дети,
Те, что не ведали битв с коварным врагом хладнокровным,
Ядом своим поражающим всякое теплое тело:
Выдумки это от тех, кто не ведает смелости в сердце,
Песня-обманка от тех, кто боится и кобру, и прочих,
Тех, кто от яда погибнет, не в силах отпор обеспечить.
Так рассуждают они о мангустах, отважных в сраженьи,
В битвах кровавых, бесстрашных защитниках слабых,
Тех, кто отважится биться с врагом многомощным и сильным,
Жизни свои не щадя, не боясь ни гипноза, ни яда.
Вам же открою секрет, что известен немногим из многих:
Тайна богами открыта мангустам, защитникам слабых.
Нам, змееборцам, от века начального это известно,
Волей богов мы познали, об этом и ныне скажу я —
Тайну мангустов, воев, отважных и сердцем, и лапой.
Нету травки, о коей поют многословные птицы,
Звери немощные, те, что боятся и кобр, и прочих.
Все эти твари, что создали боги в творенья порыве,
Только мечтают о тайном спасеньи зельем великим.
Слово иное скажу вам, мои неразумные дети,
Тайну открою, как мы побеждаем врагов хладнокровных.
Дали нам боги, что создали мир и правят в нем мудро,
Быстрые лапы, и острые зубы, и гибкое тело,
Крепкие когти и кости дали, проворства в избытке,
Шерсть, что покрыла нам спину, и тело, и лапы,
Разумом наделили и скоростью быстромгновенной.
Враг хладнокровный, рожденный змеёю предвечной,
Укусом силен и броском, что ветра муссонов быстрее.
Сила скрывается в яде, что в челюсти спрятан до срока,
Клык в пасти змеиной, опасен укус смертоносный.
Хвост сзади змеи — он опасен не меньше мангусту,
Силой его раздробляются крепкие кости и камни,
Ударом его могучие змеи сметают дубравы и скалы,
Гонят волну по спокойной реке и могучему морю,
Ударом способны сразить всех, кто встал под него неудачно,
Хвостом многосильным избавив от жизни глупца и героя.
Мангусты, запомните слово мое, его вам вещаю сегодня:
Есть у змеи лишь одно уязвимое место на теле —
Там где змеиное тело с главой нечестивой сомкнулось,
Там позвонки всяких змей очень близко под склизкою шкурой
Там и кусайте в броске многобыстром, удар наносите,
Челюсть сомкните, ломая врага нечестивые кости.
Лапой держитесь, в агонии змей изовьется могучий,
Будет кататься в земле, бить хвостом, сокрушая округу,
Крепко держитесь, пока не затиxнет поверженный недруг.
Только тогда отпускайте его и вскрывайте нечистое тело,
Острым когтем вскрывайте нечистую вражию шкуру,
Голову змея отриньте от тела движением смелым,
Тело съедайте, и сердце, и печень, и ливер забрюшный,
Желчи и крови испейте, наполнитесь силой могучей.
Так вам реку, о мангустовы дети из рода мангустов.»
Слушали братья и сестры старейшину рода мангустов,
Молча внимали заветам и хитростям сложного боя.
День совершался к концу, и светило дневное склонялось,
Западный край озаряя кровавым закатом, лучами окрасив
Небо, и горы, и лес многоствольный в преддверии бури.
Тучи могучие в небе явились в молниях, громах,
Буря разверзлась над миром, над городом древним,
Громы и молнии, в небе беснуясь, кружились, танцуя
В вихре сверкающем, были подобны небесному змею,
Что нападает на жертву, стремясь уязвить её ядом,
Словно с мангустом небесным сражаясь в небесном просторе.
Струи дождя, как канаты могучего судна морского,
Били по лесу над миром, дланью его сотрясая.
Храбрый герой Риккитикус смотрел на смятение мира,
Стоя у края ручьев, что покинули тихие русла,
С бурей сливаясь, неслись быстропенной волною бурлящей,
Ветви и корни несли, и обломки деревьев, и травы,
С бурей сливаясь и влагой наполнившись бури стосильной,
Выше и выше они поднимались над руслом и брегом,
Все заливая своим полноводным течением быстрым.
С каждой секундой вода прибывала, в раздумьях стоял Риккитикус,
Думал о сказанном старцем, из рода мангустов старейшим.
Он не заметил, как корень к нему подбирался над брегом,
Словно змея он летел, увлеченный течением бурным,
Ветвь свою он занес над могучим и славным героем,
Мощным ударом его опрокинул он в бурную воду,
После уплыл, и не слышал герой Риккитикус отважный,
Как плакали сестры и братья о павшем герое, о том ,что случилось,
О роке его и о том, что покинул семью сей герой многославный,
О доле погибшего в водах средь рыбин и скользких моллюсков,
О том, что постигла его, быстробойного мужа мангуста,
Сгинуть судьба в быстротечной воде посредь бури ужасной.
Все ж Риккитикус, мангуст быстробойнопроворный и сильный,
Лапами греб и боролся с течением сильным и многомогучим,
Плыл среди волн, поднимая главу над волной быстротечной,
Силился к брегу пробиться и выйти на твердую сушу,
Лапой своей ощутить твердь земную, приятную сердцу.
Греб Риккитикус вбок, и боролся он с бурным потоком.
Молнии, громы его оглушали в бешеной ярости бури,
Силы мангуста покинули в этом неравном сраженьи,
Он за бревно уцепился, и дух отлучился от тела.
Буря бесилась, и бились могучие быстрые волны,
Тщетно они отцепляли мангустово тело от древа.
II
Вскоре утихла та буря, и древо с героем пропавшим,
Тем, что оплакан был близкими в доме далеком и теплом,
К брегу прибило в саду средь равнинного доброго края.
Там, средь цветов и средь трав, средь плодовых деревьев
В Благословенном саду, преисполненном благости сытой,
Мальчик гулял, человека детеныш проворный и шустрый,
Взором хозяйским смотрел он на сад многоцветный, обширный,
Вишню и персик, на яблони, груши и манго,
Земли свои обходил и приглядывал он за хозяйством.
Ветви, что буря сломала своей многосильною дланью,
Он убирал, отворял он рукою своею заторы,
Бегу ручьев раскрывая пути к многоводным озерам,
К рекам течение их отворял, разрушая запруды.
Мальчик увидел обломок бревна и тело мангуста,
Он подбежал и поднЯл на руках бездыханное тело,
В скорби великой смотрел на творенье безумной стихии,
Тело мангуста держал на руках — прах змееборца,
Очи подняв к небесам, он голос дерзкий возвысил:
“О небеса, о великое щедрое небо, над нами
Мира владыки и судеб, могучие, славные боги,
Солнце, и бурю, и ветер, и дождь вы даруете людям,
Всякую жизнь вы вольны прерывать, коль хотите.
К вам обращаюсь, всесильные, в горе и скорби великой,
К вам обращаю свой крик, о внемлите, властители судеб!
Многое горе пришло, посмотрите на прах змееборца —
Сей змееборец мангуст, что из рода мангустов проворных,
Был принесен мне водой в этот сад многоцветный.
Горе пришло, и печаль затмeвает мне юное сердце,
Праx змееборца ко мне принесен неразумной стихией.
Разве по совести вам, о могучие, славные боги,
Жизни лишать и защиты пред змеем коварным и черным
Сердцем, рожденным в подземных пучинах и тьме вековечной,
Всякую тварь, и людей, и зверей, и другое созданье,
Бурей руки уничтожив мангустов проворных и смелых?
Разве не любы вам люди и прочие твари под небом?
Змеи ли только вам радуют сердце, о славные боги?
Так совершу всесожженье и похороню я мангуста,
Зверя, что нас защищает от змей, холодных душою.
Песнь пропою я по павшему славному вою мангусту,
Хоть и противно вам это, и жизни его вы лишили”.
Так говорил он и шел от ручья к своей матери мудрой,
Шел он к отцу многомудрому, мужу, доброму сердцем.
К отчему дому, стеная и плача над прахом мангуста-героя,
Того, что водой принесен и убит быстротечною водной стихией,
К отцу подойдя, юный мальчик слова произносит такие:
“Мудрый отец добросердный, ты сына послушай.
Утром сегодня, когда совершал я обход после бури ненастной,
Сад обходя, убирал упавшие ветви и листья,
Правил подпорки под ветви, что низко склонились
Под весом плодов, обещая богатую сытую зиму,
Клети я правил, снесенные бурей, для лоз виноградных,
Я поднимал эти лозы, чтоб гроздья налилися солнцем,
Рукою своей удалял я запруды в ручьях и канавах,
Ручьям и потокам я путь открывал прямоточный,
Дабы они устремлялись в нескончаемом беге к озерам,
К рекам стремились, вливаясь в их полноводное тело.
Там на запруде одной я увидел сей прах змееборца,
Бурей его принесло, прицепленного к древа обломку.
Взор обращаю к тебе, о щедрый мудрым советом,
Сердце стенает и разрывается в муке сердечной.
Похоронить я хочу многоловкого смелого зверя.
Молвил отец, убеленный сединами старец хозяин:
“Сын мой, чудесен наш мир под луною и солнцем,
Всякое может случиться в этом мире подлунном.
Не торопись хоронить многоловкого зверя поспешно,
Сердце свое успокой, не терзай свою душу напрасно,
Горе смири, может, жив мангуст многоловкий и быстрый.
Ты обогрей его сердцем, укутай в пушистую вату,
Сверток поставь ты на свет под лучи жизнедарные солнца
И обращайся к богам, чтобы милость свою проявили.
Так поступи и всем сердцем желай не себе, но мангусту,
Благо и жизни дыханье и боль свою миру поведай
Не за себя, за другого, убитого бурной водою.
Так поступи, мой волюбленный сын, и проси за мангуста.”
Слово такое сказал многомудрый и добросердечный,
Речи такие изрек, и у сына лицо просияло,
Быстрой стрелой он понесся за ватой пушистой,
Белую выбрал из всех, что облакам подобна собою,
Ту, что пушистостью прочих была препушистей,
В вату закутал мангустово тело и выставил к солнцу,
Дабы лучи обогрели его и жизнь возвратили.
Он обратился к богам всемогущим и добрым,
Вот что сказал он, такие он речи молитвой возвысил:
«Добрые боги, что правят и морем, и небом, и сушей,
Те, что творили и землю, и воды морские, и небо,
К вам обращаюсь, мольбу вы услышьте, могучие боги!
Не за себя, за мангуста прошу, что на берег волною отброшен —
Тело его оживите, верните ему первозданную радость,
В тело вдохните тепло жизнедарными солнца лучами.
Не за себя, за другого, за малого зверя моленье,
Ради другого я небо тревожу молитвенным словом.»
Только сказал он, и вата раскрылась движением легким,
Славный герой Риккитикус, мангустово семя, проснулся,
Он прочихался, отринувши воду из легких и носа,
Встал он на лапы, и бусинки глаз он возвел на мальчишку.
Отрок радостью сердце наполнил мгновенно
Горе отринул, и радостны были великие боги,
В тело мангуста из рода мангустов тепло возвращая,
Щит между змеем вселенским и миром усилив героем,
Славное дело они совершили во благости вечной.
Добрый мангуст Риккитикус быстропрыгучий очнулся,
Он огляделся, взирая на новое место, на сад благолепный
С сыном хозяина, седобородого старца, подобного вязу,
Есть он пошел, среди прочих вкусил молока он и фруктов,
Дом он обследовал после, углы закоулки и двери.
Радостно сын многомудрого старца с ним бегал по дому,
Игры веселые были у них, у мангуста и мальчугана.
Мать добросердного сына пугалась вначале мангуста,
Слово сказала она многомудрому старцу, подобному вязу:
“Что если зверь неразумный мальчика плоть истерзает?
Сердце волнуется, муж мой, пред зверем могучим и быстрым,
Не причинит ли вреда порождение дикого леса
Сыну и дому, не будет ли зла от него, многомудрый?”
Так отвечал добросердный и мыслию сильный хозяин:
«Ты, о жена, успокойся, тревога напрасна и тщетна.
Храбрый мангуст — зверь достойный и добросердечный,
Не станет кусаться он, сына не тронет ни когтем,
Если за хвост не тянуть его с пола и зла не чинить,
Если не бить, не травить его ядом-отравой,
Зверь защитит нас от многих печалей горькой судьбины,
Храбрый мангуст он из рода мангустов могучих и сильных.
Быстрые когтем и лапой, могучие, быстрые телом,
Звери мангусты от века, от сотворения мира,
Бой против змея погибели мира ведут неустанно,
В мире подлунном под солнцем и в бурю лихую
Змея отродий среди леса, пустынь и болота глухого,
В чаще лесной, среди трав, средь песков бесконечных
Ищут и бой принимают с опасностью смело. Так лапой
Храбрые духом и телом умелые гордые звери
Мир защищают, такое их предназначенье под солнцем.
Боги для этого тело им дали, и когти, и острые зубы.»
Так он сказал, ну а ночью герой Риккитикус могучий
Лег возле сына хозяина, доброго сердцем мальчишки.
Мальчик ему стал как брат, и спаситель, и друг добросердный.
Утром проснувшись чуть свет, только солнце всходило,
Только оно озарило высокие кроны деревьев,
Только послало на землю свои жизнедарные взоры,
Храбрый герой Риккитикус, на лапах быстропрыгучий,
В сад на разведку отправился новое место разведать,
Дабы познать все тропинки и тварей — добрых соседей..
Там он услышал стенанья и горькие птичие плачи,
Ринулся смело на зов о подмоге могучий и добросердечный.
Птица-портной там стенала, убитая горем тяжелым
Плакал отец и рыдала жена, безутешно горюя.
Дарзи рыдал над гнездом, что на ветке висело высоко.
Храбрый герой Риккитикус быстропрыгучий промолвил:
«Птица-портной ты скажи, как зовут и тебя, и супругу?
Что вас тревожит, печалит, откуда горючие слезы?
Разве не должно вам петь и летать на рассвете прекрасном,
В солнца лучах воспевая и сад, и природу, и солнце,
Что жизнедарными взорами землю сию освещает?
Что приключилось, поведай мангусту ты горе».
Слово такое мангусту поведал певец легкокрылый:
«Утром лишь солнца лучи озарили деревья и травы,
Жизнедаряшщие взоры светило на сад опустило,
Петь мы, певцы легкокрылые, начали гимны и песни,
Славить пришествие дня и радости полное утро.
Мимо куста, где гнездо мое сшито из листьев, высоко,
Недосягаемо тварям зловредным, что яйца едят,
Что птенцов пожирают немощных, неба не знавших,
Не вкусивших радость полета птенцов пухокрылых и юных,
Наг проползал, он узрел недоступное птицы жилище,
Видел дом Дарзи портного, что сшит на ветвях тонкогибких,
Лишь попытался достать, но роста ему не хватило.
Долго шипел и стремился мой дом разорить хладнокровный
Наг, он ужасного змея, крушителя мира, потомок.
Сильным ударил хвостом в куста основание злобно,
Куст сотряссЯ от корней до тончайших побегов и листьев.
Малый птенец, мой потомок, у края гнезда восседавший,
Выпал из дома родного на землю, что утренней влагой
После туманов ночных покрыта обильно росою.
Наг, словно ветер жестокий, что крУшит деревья,
Бросился, мигом сожрав малолетнего пухоголового сына.
Горе великое, в доме моем не хватает потомка в гнездовье.
Вот что случилось у легкокрылого бедного Дарзи».
Выслушав это, ему отвечал мангуст Риккитикус:
«Дарзи, скажи, кто такой этот Наг злополучный?
Кто беззаконье творит в саду многолистном богатом?
Кто пожирает птенцов легкоперых и куст сотрясает?»
Лишь произнес, из травы раздалось злое шипенье.
Храбрый герой обернулся и грозного змея увидел.
Так говорил ему змей, что поднялся над морем зеленым:
«Спрашивал ты, что за Наг, кто творит в саду беззаконье,
Кто сотрясает кусты и кто малых птенцов пожирает.
Что же, узри, о мангуст пышношерстый, гордый собою:
Наг — это я, что кусты сотрясает могучим ударом,
Я здесь хозяин с моей королевой Нагайной.
Смерть приношу, и весь сад в моем повеленьи —
Если хочу, то съедаю я всякого в этом наделе.
Будет желанье мое — в мучениях страшных погибнет
Жертва, укусом моим уязвленная метким и точным.
Ты полюбуйся, о глупый герой мангустовой крови,
Скоро познаешь ты яд, уязвленный укусом змеиным».
Так говорил и, поднимаясь из трав, из зеленого моря,
Наг многосильный свой капюшон раскрывал и шипел,
Он возвышался над миром, глазом зловещим его созерцая,
Сея разруху, и горе вокруг приносил он безмерно,
Гнезда он рушил, малых зверей и птенцов пожирал он,
Смерть приносил, крупному зверю и страх нагоняя.
Повсеместно Нага боялись и звери, и птицы, и гады.
В муках укушенный Нагом погибель встречал неизменно.
Каждый, кого уязвлял своим он ядом могучим,
В страшной агонии смерти летел в объятья несчастный.
Храбро ему отвечал Риккитикус быстропроворный:
«Наг, ты мой враг, хоть и горд капюшоном ты черным,
Смерти узор нарисован, знак проклятых родом зловредным —
Не испугаешь мангуста шипением злобноречивым и грозным,
Я — Риккитикус, мангуст, что из рода мангустов проворных.
Не убоюсь я шипения грозного рока и смерти объятий.
Кто тебе право давал унижать бессловесных и слабых?
Кто подарил тебе право сжирать пухокрылых малюток,
Горе нести и птице, и зверю, и всякому гаду в этом пределе?»
Так отвечал и смотрел он в глаза злобозубому кобру,
Так говорил, не боясь капюшона, что, Нагом открытый,
Свет затмевал, и землю пред ним тьма застилала.
Сзади Нагайна ползла к мангусту-герою тихонько,
Тайно хотела ужалить героя, его уязвить пожелала.
Дарзи супруга вскричала мангусту слово такое:
«О Риккитикус, герой, берегись, позади тебя враг.
Это Нагайна, супружница злобнощипящего Нага,
Тебя уязвить она хочет в незащищенную спину».
В этот момент Риккитикус в сторону прыгнул умело,
Лапы его, как пружины стальные, полные силы,
Тело толкнули, и мимо Нагайна летела, промазав.
Жертву она не застигла на месте, зря щелкнули зубы.
Злобно шипя, бежали две кобры и скрылись умело.
Храбрый герой отправился к дому друга и брата,
Наг и Нагайна же, злобно шипя, уползали под землю.
Так говорили они и так меж собою злобно шипели:
«Надо людей извести, что в каменном доме селЯтся.
Не было их, и мангустов в саду не водилось в помине.
Надо убить и мальчишку, и мудрого мужа с женою,
Только тогда мангуста мы одолеем, убитого горем».
III
Храбрый герой Риккитикус мыслил о мести за Дарзи,
За сына его, что на землю, росою покрытую, выпал,
За сына, что съеден был Нагом, кобром зловредным.
В этот момент его друг, юный добросердечный мальчишка,
Бежал по дороге, и Риккитикус увидел опасность,
Увидел он серую змейку, что Крайтой звалась средь прочих,
Как на дороге она притаилась в засаде смертельной,
Как уязвить пожелала она друга и брата героя,
Ядом наполнить и кровь, и тонкие члены мальчонки.
Храбро он бросился к ней, издавая грозные крики,
Прыгнул вперед, словно молния с неба на землю.
Мощными лапами Крайву откинул с дороги прохожей,
Сильно схватил он за хвост и о камень ударил главою,
После ударом могучим острого длинного когтя
Ранил её, рассекая зловредную Крайтину морду.
Враг не успел ни слова сказать, ни молить о пощаде.
Зубы сомкнул Риккитикус у черной главы основанья,
Хрустнули кости, и Крайта забилась в предсмертном биеньи.
Только затихла она, зубы разжал Риккитикус,
Когтя ударом могучим рассек он зловредное чрево,
Вынул злочерное сердце, и желчи испил он, и крови,
Печень, и сердце, и мышцы он съел поверженной твари,
Силой наполнившись новой, и первую жертву отведал.
Слышал он крик, это мать побежала за чадом по тропке.
Тут же отец прибежал добросердный и седобородый властитель
С палкой огромной и радостно крикнул супруге:
«Видишь супруга моя, добросердная матерь семейства,
Храбрый мангуст наш, мангустово доброе славное семя,
Сына нам спас и убил хладнокровного гада зубами,
Впился в него, развалил он когтями вражью утробу,
Вынул умело и сердце, и печень, главу отделивши,
Их он пожрал, набираясь могучею новою силой.
Тела врага он откинул, шагая по тропке прохожей.
Давай-ка мы эти останки в поганую яму отправим».
Речи такие промолвил жене многомудрый властитель,
Ночь опускалась на сад и на мир, и луна восходила на небо,
Славный герой вместе с братом прилег на ложе пуховом.
Мальчику сон опустился на веки, в мир грез провожая,
Храбрый герой Риккитикус веки не смежил спокойно —
Слышал он шорох, и вышел он тайным дозором.
В комнате видел он тень и подкрался походкою тихой,
Громко сказал он слова обращаясь к тени пристенной:
«Ты, что сокрытo в тени, выходи на светлое место,
Речь говори, что такое ты будешь, чьей крови и рода,
Или погибель снискаешь бесславно в тени под стеною?
Я Риккитикус из славного рода мангустов, мангустово семя,
Я Риккитикус, герой быстроногий и грознопрыгучий.
Ты, что сокрылось в тени, назовись, если зла не желаешь».
Тень задрожала и вышла на светлое место. Чучундра
Речи такие сказала ему, трусливая мокрая крыса:
«О благородный герой, побеждающий змея зубами,
Ты меня не губи, кровь мою не лей понапрасну.
Родом я крыса, зовусь я Чучундра, трусиха,
Страшно боюсь я и тени, и звука ночного, и днем опасаюсь,
Я никогда не осмелюсь открыто пройти до комнаты центра,
Тени пугаюсь своей, но знаю я то, что тебе интересно.
Наг и Нагайна сказали сегодня, то слышали многие твари,
Среди которых была и родня моя близкая — Чуа.
Слово они говорили, что там, в отдаленье от дома,
В дынях вдали у забора, где солнце весь день освещает,
Там, где оно согревает лучами черную землю,
В грядке зарыты двенадцать яиц от Нагайны и Нага,
Там их приплод, и змеи в тех яйцах такие же кобры.
Ради приплода они возжелали в ярости дикой
Убить человека семью, уязвить его ядом могучим,
Чтобы погибли те в муках и жутких страданьях.
Слышали многие речи такие Нагайны и Нага,
Кобр зловредных, что родичи первому змею.
Ты отпусти меня, крысу, в нору, что под домом
Нету вреда от меня, и я добрая к людям и тварям».
Так говорила она, и герой многославный и мудрый
Прочь отпустил от себя трусливую крысу Чучундру
После прошел он по дому, и слышал он речи такие,
Слышал, как Наг пробирался по желобу в дом крепкостенный,
Слышал, как он говорил супруге премерзкой:
«Слышишь Нагайна, я в доме и здесь ожидаю,
Утром пойдет седовласый умыть свои очи и тело,
Тут я его уязвлю и исчезну потом невозвратно.
В муках и корчах он встретит кончину, повергнутый роком.
Здесь, у кувшина с водою, его поджидаю коварно».
Шипела Нагайна в ответ через желоб ответы такие:
«Ради детей наших будет с тобою удача и крепость,
Скоро появятся дети из кладки под дынною грядкой,
Вскоре умножится слава великого змея из бездны —
Вместе с детьми завладеем мы садом и этим уделом,
Будем одни управлять им, владеть и убьем мы мангуста».
Так говорила она и вскоре замолкла, во тьму уползая.
Замер герой Риккитикус, не смея вздохнуть и подумать,
Принялся ждать, и когда, утомившись, уснул злобный кобр,
Стал подбираться к нему, постепенно готовясь к атаке,
Мускул за мускулом, ближе и ближе к врагу приближался.
Только достиг расстоянья прыжка, закричал Риккитикус,
Клич издавая, могучий герой многославный и быстрый,
Молнией ловкой и шустрой врагу приземлился на спину,
Зубы вонзил в основание шеи зловредного Нага.
Наг зашипел, распаляясь и чувствуя смерти объятья,
Бросился оземь, стремясь раздавить и отбросить мангуста,
Бился хвостом, сокрушая могучие камни и глину.
Он извивался, и грозно шипел, и бился о камни,
Сильным хвостом, изловчившись, загривок себе он ударил,
Там где сидел Риккитикус зубами и лапами крепкий.
Сильная боль пронзила все тело героя, могучего духом,
Хвост, что ударил, рассек его крепкую кожу и мышцы,
Вражия кровь заливала и стены, и пол, и осколки кувшина.
Раненый храбрый герой не ослабил объятий.
Молнии с неба сверкали, и буря ревела на небе,
Там, в небесах, бились силы мангуста и змеева предка,
В ванной сражался герой Риккитикус быстропроворный
С Нагом зловредным, задумавшим злобное черное дело.
Змей — порождение черного злобного дела и сути,
Мира крушитель, сражался упорно с героем-мангустом.
Острый осколок кувшина обвил он хвостом многогибким,
С силой ударил врага, что впивался в черный загривок.
Кровь захлестала из раны бурлящим кипящим потоком.
Храбрый герой Риккитикус быстропроворный, могучий,
Ловкой когтистою лапой ударил по крепким чешУям,
Храбрый мангуст, что рода мангустов достойное семя,
Легкие выдрал у Нага и кинул их на пол холодный,
Печень извлек из могучего черного злобного чрева,
Когтем её разорвал и не чувствовал в схватке жестокой
Ни переломов, ни ран, что хвостом наносил нечестивый.
Зубы сомкнул там, где тело змеи становилось главою,
Плоть он врагу рассекал своей лапою острокогтистой,
Сердце извлек из врага, грудь ударом разверзнув.
Змей бессердечный в агонии бился и сил не лишался,
Даже пред смертью стремился достать он героя мангуста.
Бились они, сокрушая кувшины, и стены, и камни.
Был Риккитикус силен, но и Наг не слабей оказался.
Вскоре на шум прибежали в тревожном смятении други,
Седоволосый властитель с ружьем, и жена, и ребенок.
Выстрел раздался, и плоть нечестивого змея затихла.
IV
Только герой Риккитикус из схватки живым возвратился,
Раны на теле его кровоточили страшно, и тело ослабло,
Змей же противный лежал, разметав и кишечник, и желочь,
Зубы и тело его разметало по месту сраженья,
Черный его капюшон был истерзан когтями мангуста,
Кровью поганой его забрызганы стены и окна,
Глаз, что остался последним, безжизненно вперился в небо.
Наг, побежденный в коварстве своем и засаде, повержен.
Седобородый властитель, хозяин жилища и сада,
Поднял мангуста из битвы рукою могучей и крепкой,
Раны промыл, наложил на них мазь и повязки,
В радости славной он пел благодарные песни герою:
«Славный герой, о мангуст храбросердный и сильный,
Славное семя мангуста из рода мангустов могучих
Спас ты меня, и жену, и ребенка от горя и смерти ужасной,
Ты защитил нас от мук и от страшного рока удара,
Ты, победитель могучий, ужасного змея повергнул.
Славься мой друг, о мангуст, что из рода мангустов могучих,
Славное семя зверей, защитников люда и тварей,
Тех, что сражают врагов, потомков предвечного змея,
Что сохраняют под солнцем и мир, и покой неустанно,
Зло повергают нещадно, сражая умело и храбро».
Утром, лишь солнце зарей осветило вершины деревьев,
Птицы и звери в саду воспевали веселые гимны,
Славили громко героя-мангуста из рода мангустов,
Что принесен был потоком во время ужаснейшей бури,
Что победил злого Нага в битве кровавой, нещадной,
Ночью коварного татя застал за умыслом злобным,
Зубом и лапой низверг, послуживши орудием рока.
«Храбрый мангуст Риккитикус быстропроворный», —
Пели они, но герой наш мангуст Риккитикус могучий,
Коброкрушаший храбрец, овеянный славой достойной,
Не торопился славу принять и гордиться победой.
Помнил он слово Чучундры и помнил о кобре Нагайне,
Помнил о кладке её, зарытой за дынной грядою,
Думой терзался тяжелой, и мыслями темными грустен,
Сердцем не весел мангуст Риккитикус-коброкрушитель.
Взгляд не искрится победой, и слава ему ненавистна,
Гимны не тешат его, и хвалебные песни не сладки.
V
В думах тяжелых герой обратился к дневному светилу:
«Жизнедарящее солнце, к тебе обращаюсь с молитвой,
Ты многолико и жизни и даришь, и губишь бессчетно,
Внемли молитве моей, разреши ты тяжелые думы,
Как истребить мне Нагайну и кладку как уничтожить.
Злобная кобра Нагайна, родня разрушителя змея,
Хочет властителем стать уделу, и саду, и тварям,
Хочет она уязвить и людей, и всякую живность,
Зло измышляет она, стремится к отмщенью за мужа,
Мужа, что крался в ночи и желал человеку погибель.
Хочет отмщенья за Нага, что мной уязвлен и погублен.
Солнце, что светит и дарит тепло своим взором лучистым,
Дай мне ответ, как спасти невинных от кобры укусов».
Так говорил Риккитикус, взор устремляя в молитве,
Думал мысли такие, и солнце ему отвечало.
Солнце, дневное светило, услышало мысли героя,
Мысли спустило с небес, как в войне победить непременно.
Так говорило оно, освещая мангустовы раны:
«Храбрый мангуст, мангустово доброе семя,
Раны твои глубоки, нанесенные змеем ужасным,
Кобру Нагайну в открытом бою ты не осилишь.
Помощь от друга прими, пусть птицы тебе помогают,
Пусть легкокрылые дети небес Нагайну уводят,
Пусть легкоперые будут тебе вспоможением добрым.
Кобру они увлекут в глубину многолистного сада,
Ты же спокойно иди и найди ненавистные яйца.
Каждое ты уничтожь, убивая змея зародыш.
Только одно ты оставь, и после зови ты Нагайну,
Про яйца ты ей расскажи, что разбил умело и ловко,
Последнее ей покажи, пусть ему она просит пощады.
После же в битву вступай, и тогда победить ты сумеешь».
VI
Так говорило светило, и радость мангуста объяла,
Быстрой пушистой стрелой побежал он к птице-портному,
Речи ему говорил Риккитикус, коброкрушитель отважный:
«Дарзи, небесный певец, хоть повержен был Наг злошипящий,
Выиграв битву, нам рано петь о полной победе.
Ты помоги мне Нагайну убить и повергнуть зловредное семя,
После того пропоешь ты достойно велеречивые гимны».
Дарзи не слышал его, но супруга его услыхала,
Мать, что оплакала горько малого сына погибель.
Так говорила она, и слова изрекала герою:
«Храбрый мангуст Риккитикус, быстрый и острый когтями,
Муж мой не слышит тебя, легомысленный, в небе кружится.
Я помогу тебе в битве с Нагайной, супругою Нага,
Я помогу уничтожить зловредное черное семя,
Только скажи, чем помочь тебе в битве грядущей.
Так отомщу я за сына, птенца не познавшего небо».
Слышал её Риккитикус, коброкрушащий воитель,
Так говорил он жене горько оплакавшей сына:
«У мусорной кучи, где тело гниет злопричинного Нага,
Плачет Нагайна о муже и зорко следит за грядою.
В этой гряде, там, где солнце весь день грунт освещает,
Жизнедарящими взорами греет черную землю,
Смотрит зНагайна за местом, где кладка яиц сокрыта до срока.
Ты отвлеки-ка Нагайну, кипящую ядом и злобой,
Прыгай с ней рядом, словно бы ты улететь не способна,
Словно бы ветром могучим крыло тебе поломало.
Так причитай, уводя Нагайну от этого места.
Только Нагайну ты отведешь в глубь зеленого сада,
Скроется злая средь пышных кустов и гряд бесконечных,
Ты улетай в поднебесье и смейся оттуда над нею.
Дальше — работа моя, как изжить ненавистную кобру.
Лети же вперед, отомсти за павшего юного сына».
Быстрой стрелой легкокрылая птица к куче летела,
Видела кобру, что плачет над телом убитого Нага,
Села на землю и, ловко крыло оттопырив, запела:
«Бедная я, летала по небу средь листьев и солнца,
Ветер могучим потоком сломал мои хрупкие крылья,
Как я теперь доберусь до родимого дома на ветке?
Сгину в печали, погибну, врагом уязвленная в сердце».
Песню услышала черная кобра Нагайна на куче,
Видит, что птица-портной на земле, обреченная, бьется.
Так говорила она, отвратясь от мужнина тела:
«Глупая птица, постой и прими свою участь достойно,
Я уязвлю твою плоть ядом могучим и сильным,
Много его у меня, и ты будешь отравлена, птица.
Я уязвлю твою плоть клыками и ядом,
Будешь страдать ты и будешь молить о пощаде,
Скоро огонь поразит твое тело, и сердце, и перья,
Плоть, уязвленная ядом, страданье тебе возвещает.
Крылья откажут тебе, и вздоха свершить не сумеешь,
Мозг твой почувствует, как задыхается глупая птица.
Будет стараться он двинуть крылом, или лапой, иль клювом,
Будет он воздуха жаждать — вздохнуть попытаешься глупо,
Но не вздохнешь: яд скует твои мышцы, и страх обуяет,
В глазах потемнеет, и тело все болью сильной пронзится.
Будешь кричать, ослабев, но тебя поедать я не стану,
Буду смотреть, как ты страждешь погибели скорой и смерти.
Только когда перестанешь кричать, но еще не погибнешь,
Тело твое поглотит утроба моя, чтоб насытиться малость.
Тело твое проникнет сквозь пасть к моему пищеводу,
Там я, сжимая кольцом его мышцы, сломаю легкие кости,
Буду тебя продвигать в свое ненасытное чрево.
После, живая еще, попадешь ты в соки в желудке,
Перья твои разъест кислота и глаза твои выжжет.
Крикнуть не сможешь, но чувства тебя пока не оставят.
Соки желудка пронзят твои члены и кожу ошпарят,
Вся волдырями пойдет от лапок твоих до макушки,
Боль и отчаянье будут с тобой до последнего мига.
Тело твое не вздохнет, но соки желудка почует,
Кожа сойдет с твоих лапок, и когти на них растворятся
Перья же будут подольше в той кислоте растворяться,
Пух и перо растворятся не сразу, тебе причиняя страданье,
После еще ты жива, но они уж отходят от тела,
Кровоточащие раны откроют, и сок в них зальется,
Кровь забурлит, истекая и с соком мешаясь в желудке,
Нервы и жилы начнет разъедать с неспешностью рока,
Ты же, прочувствовав это, умрешь постепенно и тихо,
Но ни вздохнуть и ни пискнуть не сможешь в утробе моей ты».
Так говорила Нагайна черным злобная сердцем,
Речи такие рекла, подползая, готовясь к удару.
Храбрая птица-портной, жена сладкогласого Дарзи,
Прыгала ближе к кустам, стремилась отсрочить погибель.
С каждой секундой Нагайна ползла все быстрей и быстрее,
Птица, задумав обман, уводила противную в сада глубины —
Вот уж и куча, и грядка заветная скрылись из вида,
Птица же дальше скакала, Нагайну в сад завлекая.
Горем убитая мать помогала отмщению сына,
Вдаль же врага уведя, на ветку вспорхнула спокойно.
Кобра, увидев обман, разозлилась судьбу проклиная,
Кинулась к дому людей, где жил седовласый хозяин,
Злобою черной горя, уязвить людей захотела.
Так поступила она, а храбрый герой Риккитикус
Зорко смотрел за коброй, что плачет над Нагом убитым,
Ждал, что Нагайна исчезнет в напрасной погоне за птицей.
Только исполнилось, и план задуманный хитрый свершился,
Бросился к дынной гряде, шаг направил к дальнему краю,
Лапами быстро работал, ища зло несущую кладку.
Видел двенадцать яиц в сине-прозрачной скорлупке,
Видел в них змей, почти что готовых к явлению в мир —
Опоздай он на день, и они бы исчезли из кладки змеиной.
Зубы тогда обнажил он, и яйца разбил многосильным ударом,
Вылил белок, и змеёныша каждого бил он о камень,
Каждого взял он за хвост маломерный своими зубами,
Сильным ударом о камень разбил злокозенным главы,
Череп крушил нерожденным, дробил на мелкие части,
Когтем им брюхо вскрывал, вынимая и сердце, и печень.
В муках змеиные дети и корчах на солнце сушились,
Те, что не вышли на свет из кобриной кладки под грядкой,
Кожа ссыхалась, и зуб нерожденных не полнился ядом.
Не слышно шипенья, и зло не излилось на землю.
Сильною лапой герой сокрушал нечестивое семя,
Плоть их кидал Риккитикус на камни, что солнцем нагреты.
В муках шипела их плоть, извиваясь на камнях горячих,
Мозг растекался, и желчь выливалась из тела под солнце,
Плоть иссушалась под благостным взглядом дневного светила.
После мангуст Риккитикус коброкрушаший проворный
Когтем им плоть разрывал на мелкие-мелкие части.
Всех уничтожил, одну лишь оставил из кладки огромной.
Только закончил, к нему подлетела помощница-птица,
Крикнула слово такое, сказала такое реченье:
«Храбрый герой Риккитикус, коброкрушитель могучий,
Злая Нагайна пришла в дом людей к властителю сада,
Там на веранде сидит он с женою и сыном в тревоге,
Их покарать, отомстить им за Нага желает Нагайна».
VII
Храбрый мангуст, мангустово славное, доброе семя,
Быстро туда побежал, подобный морскому тайфуну.
Взял он яйцо последнее в кладке кобры злосердной,
В дом прибежал и услышал, как кобра людям вещает:
«Люди, вы наглые твари, пришедшие в сад мой прекрасный,
Здесь, где властители были я и супруг мой покойный,
Смерть неотмщенной супруга будет недолго.
Вас уязвлю я зубами и ядом своим покараю,
В плоть вашу яд я впущу, пробив покровы клыками,
Будете в муках сдыхать и о смерти молить милосердной.
Яд поразит вашу плоть и проникнет и в члены, и в нервы,
Плоть загорится огнем, и опухнет член уязвленный,
Руки и ноги обвиснут, не станут слушаться мозга,
Плоть загорится огнем, словно кости у вас раскалились,
Орган, что был уязвлен, первым откажет, распухнув.
Муки такие настигнут людей легкосмертных,
Словно бы кости сменили железом горящим,
Словно они изнутри сжигают вам мясо и кожу.
Будете думать, что мышцы и жилы наполнились медью,
Словно бы заживо жгут изнутри и плавят, как в горне,
Мясо на вас, и желудок, и печень, и почки, и сердце,
Словно кипят на костях, исходя своей внутренней влагой.
Члены ослабнут, и вдох вы не сможете сделать,
Будете вы задыхаться, как будто живьем вы в могиле,
Крик изольется из глоток, но тело бессильно.
Будет желание в вас разорвать на груди свою кожу,
Солнцу явить под лучи его жаркие летом горячим
Сердце и ливер, омытые красной горячею кровью.
Будете жаждать, чтоб грудь вам развезли могучею дланью,
Чтобы хоть так наполнить воздуха сладким теченьем.
И, обагрив все вокруг отравленной кровью людскою,
Крикнуть не сможете вы, паралич скует ваше горло,
Сердце устало споткнется, почувствовав в теле отраву,
Дыханье собьется, и пот, и озноб одолеют прескоро,
Исторгнется пища из вас, и смерть ваша будет позорной,
Душу тоска вам пронзит в предчувствии рока удара,
Ветер малейший, коснувшийся кожных покровов на теле,
Будет как нож рассекающий вашу тонкую кожу.
Вы возжелаете страстно, чтоб вас свежевали и кожи лишили,
Чтобы в крови без покровов телесных вы смерть дожидались,
Смерти начнете желать прекращением длительной муки.
Будет неспешна она, и сполна вы вкусите отмщенье,
Взор затуманится ваш, слепота вас окутает мраком,
Свет не увидите вы, в темноте ваша гибель наступит».
Так говорила она, подползая все ближе и ближе,
Мальчика выбрав на первую жертву смертельного яда,
Первым его уязвить вознамерилась кобра Нагайна,
Путь свой держала к нему, но раздался голос мангуста.
Громко сказал Риккитикус коброкрушаший и быстрый:
«Кобра Нагайна, к тебе обращаюсь я, коброубийца,
Взор обрати свой сюда, покуда я благосклонен.
Вот предо мною яйцо, что последнее в кладке змеиной
Было за дынной грядою, где солнце греет вседенно,
Кобра-царевна, последняя в роде Нага с Нагайной,
Слышишь ли ты, королевская кобра, черная сердцем?»
Так говорил, и Нагайна к нему обернулась мгновенно.
Мальчик и мать на стол запрыгнули споро и шустро,
Седобородый же вышел за палкой для кобры злосердной.
Злая Нагайна шипела Мангусту такое реченье:
«Храбрый мангуст, мангустово в роде славное семя,
Не убивай потомство мое, отраду на старость,
Я заберу его, после же сад покину навеки.
Ты пощади эту кобру-царевну, последнюю дочерь».
Так говорила она, к нему приближаясь неспешно.
Храбрый герой говорил противнику речи такие:
«Нет, я сперва сокрушу твое злобное длинное тело,
Кишки я выну и сердце твое исторгну из тела,
Весь пищевод изорву на мелкие-мелкие части,
Череп я твой раскрошу, и мозг твой я выпью,
Сердце последним сожру и тело твое освежую,
Плоть изничтожу твою и к Нагу отправлю на кучу».
Кобра Нагайна, кружась, приближалась к мангусту,
Свой капюшон она раскрывала на шее и грозно шипела,
Капала ядом с клыков и, подобно пружине, скрутилась.
Храбрый герой не боялся и бросился в битвы пучину,
В огненном танце сраженья они закружились в палатах,
Храбро дрались, наносили удары и уклонялись.
Буре подобная кобра в мангустово метила тело,
Храбрый мангуст Риккитикус молнией в танце кружился,
Стремился врага поразить и зубом, и лапой могучей.
Нагайна била хвостом, круша и камень, и древо.
Сильно ударила кобра хвостом, крушащим преграды,
Попала в мангустову грудь, и отлетел быстролапый,
Рана отверзлась в груди кровоточащая сильно,
Кровь источалась из раны, очи его помутнели.
Черносердечная кобра, момент улучив благодатный,
Быстро яйцо подхватила, потомка последнего Нага,
В логово бросилась споро, подобная бури удару,
Словно стрела полетела вдаль из звонкого лука.
Храбрый герой Риккитикус, коброкрушаший воитель,
Следом за ней устремился, победы алкая в сраженьи,
Раны презревши свои, устремился за быстрою коброй.
Коброкрушитель-герой молнии мчался подобный,
Миг отделял от хвоста жестокосердной Нагайны,
Достичь же не хватало силы крушителю змеев.
Мать, что оплакала сына, с неба слетела подмогой,
Когти направив свои в очи противной Нагайне.
Кобра замешкалась, миг — и храбрый коброкрушитель
Тело Нагайны схватил, за хвост её уцепившись.
Черная сердцем змея взвыла от боли и страха,
Путь не прервав ни на миг, устремилась в подземную нору,
Телом скользнула туда, утянув за собой и мангуста,
Коброкрушашего зверя, в подземный чертог увлекая.
Только в норе очутился герой Риккитикус проворный,
Задними лапами в стену уперся, змею замедляя,
Лапой передней врага притянул, в стремлении к сердцу
Шкуру рассек, и окрасились лапы черною кровью.
Желчь истекала из ран, в агонии билась Нагайна,
С каждым ударом когтей приближение чувствуя смерти.
Ближе к себе подтянул Риккитикус черное сердце,
Змеиная кровь пролилась, и заныло мангустово тело.
Боль и сомненье презрев, бой продолжал Риккитикус,
Кожу змеиную лапой когтистою вскрыл, многосильный,
Кишки змеиные вытащил, кинув о черную землю,
Ближе и ближе притягивал черное кобрино сердце.
Кобра металась в зубах, сотрясая в агонии землю.
Снова когтистый удар Риккитикус вражине наносит,
Когтем ребро подцепив, раскроил он змеиную печень,
Ближе главу подтянув, он разжал острозубую челюсть.
Это почуяв, змея рванулась вперед. Но напрасно усилье —
Зубы сомкнулись, но выше и ближе к черному сердцу,
Печень изъяв, но не вырвав, мангуст из мангустова рода
С силой ударил её и рассек на мелкие части,
Боль причинил он змее, и от боли зашлась она криком,
Не удержала яйцо и поступь почуяла рока.
Третьим ударом герой рассек могучие ребра,
Легкие вырвал Нагайны, исторгнул из черного чрева.
Кобра почуяла смерть и старалась главой извернуться,
Дабы укусом последним мангусту отмстить за погибель.
Узко в норе, не смогла развернуться кобра Нагайна,
Храбрый герой Риккитикус ударом крушит её тело,
Сердце пронзает могучей когтистою лапой мангуста.
Рок распахнул над Нагайной черные мощные крылья,
Кобра издохла, звук испуская последний и грозный.
После яйцо отыскал в норе Риккитикус-коброкрушитель,
Его уничтожил и вышел на свет из подземной твердыни.
Радостно птицам, и люди бегут к мангусту в восторге,
Славят героя и славят подвиг многовеликий.
Сгинули змеи, и Нага злозубого род прекратился.
Славься, герой Риккитикус, тебе мы поем эту песню,
Славься, мангуст, мангустово гордое мощное семя,
Славься, могучий и гордый, и слава твоя не увянет.
Словом таким завершаем мы песнь о мангусте великом,
Звере, что бился с врагами, умело их сокрушая.
Да не умолкнет вовеки слава твоя, Риккитикус,
Коброкрушитель могучий, достойный потомок героев!
Люди хвалу вознесли, и звери, и всякие птицы,
Нету Нагайны и Нага, потомков великого змея,
Сад и удел не дрожит, услышав шипение кобры.
Славься вовеки, герой Риккитикус коброкрушащий,
И да слава могучего воя мангуста вовек не угаснет!
Бетам еще раз низкий поклон, по факту писалось для самого себя "а вот теперь вот эдак"... Ну в общем и целом... Так над киплингом, насколько я помню, не многие извращались.
Кобромахия 18+
Название: Кобромахия
Автор: fandom Victorian 2017 (я)
Бета: fandom Victorian 2017
Размер: миди, 6 698 слов
Канон: "Рикки-Тикки-Тави" Редьярда Киплинга
Персонажи: Храбрый герой Риккитикус, Наг и Нагайна
Категория: джен
Жанр: драма, эпос, стилизация
Рейтинг: R
Краткое содержание: история славного героя высоким слогом, в остальном автор остался верен Киплингу
Предупреждения: поэма. Гомер читал и плакал. И Киплинг плакал. Все плакали. От восхищения
Для голосования: #. fandom Victorian 2017 - "Кобромахия"
I
Словом разверзнем уста, многословную песнь начиная,
Песню о славном воителе, кров обретающем новый,
И как, покинув отеческий дом, избежал он погибель,
Слабых защитник, врагов повергающий в Тартара бездны.
В землях, где солнечный диск, пролетая по синему небу,
Жалит лучами нещадно живое и тем порождает цветенье,
Там, где цветение дико и буйно и травы и древа высоки,
Землю покрыв богатым из листьев ковром многоцветным,
Корни сплетаются, юный побег из корней пробиваясь,
К солнцу стремится ветвями и листьями бледными в тени,
Храмы стоят средь лесов, от древнейших оставшись наследьем,
Там, где муссоны бушуют водой, проливаясь над лесом,
Там, где с муссоном приходит и ветер, сминающий травы,
Ветер, деревья взметающий ввысь, поднимающий скалы.
Там, средь руин, что остались от прошлых столетий дремучих,
Был рожден прирожденный воитель, мангустово семя,
Имя ему Риккитикус, в мгновенном прыжке неудержный,
Рос средь руин могучего древнего града стославный
Среди братьев своих и сестер, внимая могучему деду,
Славному воину, змей поругателю, сильному телом и зубом.
Звали его Магнус-Мангуст, блистающий шерстью.
Так наставлял он родню малолетнюю в мире подлунном:
«Дети, внимайте словам наученья мангустова дела.
Разное люди и звери рекут про народ наш умелый,
Разное слово про гордых мангустов погибель змеину.
Все говорят, будь двуноги, безшерсты иль четверолапы,
Про змееборцев легенды слагают и хвалят могучих,
Так говорят, восхваляя и ловкость, и силу, и мудрость,
Будто случится такое — змея уязвит змееборца,
Но не падет он под рока ударом всесильным,
Дланью могучей того, кто даже богам указует.
Если даруют могучие боги и благость мангусту
В битве жестокой врага повергнуть под лапы,
После победы мангуст, что из рода мангустов бесстрашных,
Прочь убегает средь трав луговых и кореньев сплетенных,
Тех, что, сплетаясь, тоннели сплетают над черной твердыней,
Ищет траву, что соком полна и великою силой,
Ту, что растет из земли, по заветным приметам находит
Под солнцем могучим, лучи низвергающим с неба на землю,
Жизнь раздающим с дождями на пару, что влагу приносят,
Но тем, что без влаги силой своею приносит погибель
Всякому лесу и твари и рек прекращает теченье.
Под ним, по приметам секретным, воин находит растенье
Полное соком, листом зеленей изумрудов Яванских,
Скушает травку мангуст, что из рода мангустов могучих,
Яд в тот же миг, как коснется побега и листьев зеленых
Воин могучий, змей победитель, праведный воин,
Что из рода мангустов могучих, сильных зубами,
Исторгнется яд от укуса змеи, что в бою поразила
Храброго воя из рода мангустов, воителей смелых,
Тех, что сильны, и быстры, и проворны в сече жестокой,
Мангустов из славного племени, быстрого в битве кровавой,
Гибких подобно лозе и могучих, как ствол баобаба.
Так я скажу вам, потомки мои, неразумные дети,
Те, что не ведали битв с коварным врагом хладнокровным,
Ядом своим поражающим всякое теплое тело:
Выдумки это от тех, кто не ведает смелости в сердце,
Песня-обманка от тех, кто боится и кобру, и прочих,
Тех, кто от яда погибнет, не в силах отпор обеспечить.
Так рассуждают они о мангустах, отважных в сраженьи,
В битвах кровавых, бесстрашных защитниках слабых,
Тех, кто отважится биться с врагом многомощным и сильным,
Жизни свои не щадя, не боясь ни гипноза, ни яда.
Вам же открою секрет, что известен немногим из многих:
Тайна богами открыта мангустам, защитникам слабых.
Нам, змееборцам, от века начального это известно,
Волей богов мы познали, об этом и ныне скажу я —
Тайну мангустов, воев, отважных и сердцем, и лапой.
Нету травки, о коей поют многословные птицы,
Звери немощные, те, что боятся и кобр, и прочих.
Все эти твари, что создали боги в творенья порыве,
Только мечтают о тайном спасеньи зельем великим.
Слово иное скажу вам, мои неразумные дети,
Тайну открою, как мы побеждаем врагов хладнокровных.
Дали нам боги, что создали мир и правят в нем мудро,
Быстрые лапы, и острые зубы, и гибкое тело,
Крепкие когти и кости дали, проворства в избытке,
Шерсть, что покрыла нам спину, и тело, и лапы,
Разумом наделили и скоростью быстромгновенной.
Враг хладнокровный, рожденный змеёю предвечной,
Укусом силен и броском, что ветра муссонов быстрее.
Сила скрывается в яде, что в челюсти спрятан до срока,
Клык в пасти змеиной, опасен укус смертоносный.
Хвост сзади змеи — он опасен не меньше мангусту,
Силой его раздробляются крепкие кости и камни,
Ударом его могучие змеи сметают дубравы и скалы,
Гонят волну по спокойной реке и могучему морю,
Ударом способны сразить всех, кто встал под него неудачно,
Хвостом многосильным избавив от жизни глупца и героя.
Мангусты, запомните слово мое, его вам вещаю сегодня:
Есть у змеи лишь одно уязвимое место на теле —
Там где змеиное тело с главой нечестивой сомкнулось,
Там позвонки всяких змей очень близко под склизкою шкурой
Там и кусайте в броске многобыстром, удар наносите,
Челюсть сомкните, ломая врага нечестивые кости.
Лапой держитесь, в агонии змей изовьется могучий,
Будет кататься в земле, бить хвостом, сокрушая округу,
Крепко держитесь, пока не затиxнет поверженный недруг.
Только тогда отпускайте его и вскрывайте нечистое тело,
Острым когтем вскрывайте нечистую вражию шкуру,
Голову змея отриньте от тела движением смелым,
Тело съедайте, и сердце, и печень, и ливер забрюшный,
Желчи и крови испейте, наполнитесь силой могучей.
Так вам реку, о мангустовы дети из рода мангустов.»
Слушали братья и сестры старейшину рода мангустов,
Молча внимали заветам и хитростям сложного боя.
День совершался к концу, и светило дневное склонялось,
Западный край озаряя кровавым закатом, лучами окрасив
Небо, и горы, и лес многоствольный в преддверии бури.
Тучи могучие в небе явились в молниях, громах,
Буря разверзлась над миром, над городом древним,
Громы и молнии, в небе беснуясь, кружились, танцуя
В вихре сверкающем, были подобны небесному змею,
Что нападает на жертву, стремясь уязвить её ядом,
Словно с мангустом небесным сражаясь в небесном просторе.
Струи дождя, как канаты могучего судна морского,
Били по лесу над миром, дланью его сотрясая.
Храбрый герой Риккитикус смотрел на смятение мира,
Стоя у края ручьев, что покинули тихие русла,
С бурей сливаясь, неслись быстропенной волною бурлящей,
Ветви и корни несли, и обломки деревьев, и травы,
С бурей сливаясь и влагой наполнившись бури стосильной,
Выше и выше они поднимались над руслом и брегом,
Все заливая своим полноводным течением быстрым.
С каждой секундой вода прибывала, в раздумьях стоял Риккитикус,
Думал о сказанном старцем, из рода мангустов старейшим.
Он не заметил, как корень к нему подбирался над брегом,
Словно змея он летел, увлеченный течением бурным,
Ветвь свою он занес над могучим и славным героем,
Мощным ударом его опрокинул он в бурную воду,
После уплыл, и не слышал герой Риккитикус отважный,
Как плакали сестры и братья о павшем герое, о том ,что случилось,
О роке его и о том, что покинул семью сей герой многославный,
О доле погибшего в водах средь рыбин и скользких моллюсков,
О том, что постигла его, быстробойного мужа мангуста,
Сгинуть судьба в быстротечной воде посредь бури ужасной.
Все ж Риккитикус, мангуст быстробойнопроворный и сильный,
Лапами греб и боролся с течением сильным и многомогучим,
Плыл среди волн, поднимая главу над волной быстротечной,
Силился к брегу пробиться и выйти на твердую сушу,
Лапой своей ощутить твердь земную, приятную сердцу.
Греб Риккитикус вбок, и боролся он с бурным потоком.
Молнии, громы его оглушали в бешеной ярости бури,
Силы мангуста покинули в этом неравном сраженьи,
Он за бревно уцепился, и дух отлучился от тела.
Буря бесилась, и бились могучие быстрые волны,
Тщетно они отцепляли мангустово тело от древа.
II
Вскоре утихла та буря, и древо с героем пропавшим,
Тем, что оплакан был близкими в доме далеком и теплом,
К брегу прибило в саду средь равнинного доброго края.
Там, средь цветов и средь трав, средь плодовых деревьев
В Благословенном саду, преисполненном благости сытой,
Мальчик гулял, человека детеныш проворный и шустрый,
Взором хозяйским смотрел он на сад многоцветный, обширный,
Вишню и персик, на яблони, груши и манго,
Земли свои обходил и приглядывал он за хозяйством.
Ветви, что буря сломала своей многосильною дланью,
Он убирал, отворял он рукою своею заторы,
Бегу ручьев раскрывая пути к многоводным озерам,
К рекам течение их отворял, разрушая запруды.
Мальчик увидел обломок бревна и тело мангуста,
Он подбежал и поднЯл на руках бездыханное тело,
В скорби великой смотрел на творенье безумной стихии,
Тело мангуста держал на руках — прах змееборца,
Очи подняв к небесам, он голос дерзкий возвысил:
“О небеса, о великое щедрое небо, над нами
Мира владыки и судеб, могучие, славные боги,
Солнце, и бурю, и ветер, и дождь вы даруете людям,
Всякую жизнь вы вольны прерывать, коль хотите.
К вам обращаюсь, всесильные, в горе и скорби великой,
К вам обращаю свой крик, о внемлите, властители судеб!
Многое горе пришло, посмотрите на прах змееборца —
Сей змееборец мангуст, что из рода мангустов проворных,
Был принесен мне водой в этот сад многоцветный.
Горе пришло, и печаль затмeвает мне юное сердце,
Праx змееборца ко мне принесен неразумной стихией.
Разве по совести вам, о могучие, славные боги,
Жизни лишать и защиты пред змеем коварным и черным
Сердцем, рожденным в подземных пучинах и тьме вековечной,
Всякую тварь, и людей, и зверей, и другое созданье,
Бурей руки уничтожив мангустов проворных и смелых?
Разве не любы вам люди и прочие твари под небом?
Змеи ли только вам радуют сердце, о славные боги?
Так совершу всесожженье и похороню я мангуста,
Зверя, что нас защищает от змей, холодных душою.
Песнь пропою я по павшему славному вою мангусту,
Хоть и противно вам это, и жизни его вы лишили”.
Так говорил он и шел от ручья к своей матери мудрой,
Шел он к отцу многомудрому, мужу, доброму сердцем.
К отчему дому, стеная и плача над прахом мангуста-героя,
Того, что водой принесен и убит быстротечною водной стихией,
К отцу подойдя, юный мальчик слова произносит такие:
“Мудрый отец добросердный, ты сына послушай.
Утром сегодня, когда совершал я обход после бури ненастной,
Сад обходя, убирал упавшие ветви и листья,
Правил подпорки под ветви, что низко склонились
Под весом плодов, обещая богатую сытую зиму,
Клети я правил, снесенные бурей, для лоз виноградных,
Я поднимал эти лозы, чтоб гроздья налилися солнцем,
Рукою своей удалял я запруды в ручьях и канавах,
Ручьям и потокам я путь открывал прямоточный,
Дабы они устремлялись в нескончаемом беге к озерам,
К рекам стремились, вливаясь в их полноводное тело.
Там на запруде одной я увидел сей прах змееборца,
Бурей его принесло, прицепленного к древа обломку.
Взор обращаю к тебе, о щедрый мудрым советом,
Сердце стенает и разрывается в муке сердечной.
Похоронить я хочу многоловкого смелого зверя.
Молвил отец, убеленный сединами старец хозяин:
“Сын мой, чудесен наш мир под луною и солнцем,
Всякое может случиться в этом мире подлунном.
Не торопись хоронить многоловкого зверя поспешно,
Сердце свое успокой, не терзай свою душу напрасно,
Горе смири, может, жив мангуст многоловкий и быстрый.
Ты обогрей его сердцем, укутай в пушистую вату,
Сверток поставь ты на свет под лучи жизнедарные солнца
И обращайся к богам, чтобы милость свою проявили.
Так поступи и всем сердцем желай не себе, но мангусту,
Благо и жизни дыханье и боль свою миру поведай
Не за себя, за другого, убитого бурной водою.
Так поступи, мой волюбленный сын, и проси за мангуста.”
Слово такое сказал многомудрый и добросердечный,
Речи такие изрек, и у сына лицо просияло,
Быстрой стрелой он понесся за ватой пушистой,
Белую выбрал из всех, что облакам подобна собою,
Ту, что пушистостью прочих была препушистей,
В вату закутал мангустово тело и выставил к солнцу,
Дабы лучи обогрели его и жизнь возвратили.
Он обратился к богам всемогущим и добрым,
Вот что сказал он, такие он речи молитвой возвысил:
«Добрые боги, что правят и морем, и небом, и сушей,
Те, что творили и землю, и воды морские, и небо,
К вам обращаюсь, мольбу вы услышьте, могучие боги!
Не за себя, за мангуста прошу, что на берег волною отброшен —
Тело его оживите, верните ему первозданную радость,
В тело вдохните тепло жизнедарными солнца лучами.
Не за себя, за другого, за малого зверя моленье,
Ради другого я небо тревожу молитвенным словом.»
Только сказал он, и вата раскрылась движением легким,
Славный герой Риккитикус, мангустово семя, проснулся,
Он прочихался, отринувши воду из легких и носа,
Встал он на лапы, и бусинки глаз он возвел на мальчишку.
Отрок радостью сердце наполнил мгновенно
Горе отринул, и радостны были великие боги,
В тело мангуста из рода мангустов тепло возвращая,
Щит между змеем вселенским и миром усилив героем,
Славное дело они совершили во благости вечной.
Добрый мангуст Риккитикус быстропрыгучий очнулся,
Он огляделся, взирая на новое место, на сад благолепный
С сыном хозяина, седобородого старца, подобного вязу,
Есть он пошел, среди прочих вкусил молока он и фруктов,
Дом он обследовал после, углы закоулки и двери.
Радостно сын многомудрого старца с ним бегал по дому,
Игры веселые были у них, у мангуста и мальчугана.
Мать добросердного сына пугалась вначале мангуста,
Слово сказала она многомудрому старцу, подобному вязу:
“Что если зверь неразумный мальчика плоть истерзает?
Сердце волнуется, муж мой, пред зверем могучим и быстрым,
Не причинит ли вреда порождение дикого леса
Сыну и дому, не будет ли зла от него, многомудрый?”
Так отвечал добросердный и мыслию сильный хозяин:
«Ты, о жена, успокойся, тревога напрасна и тщетна.
Храбрый мангуст — зверь достойный и добросердечный,
Не станет кусаться он, сына не тронет ни когтем,
Если за хвост не тянуть его с пола и зла не чинить,
Если не бить, не травить его ядом-отравой,
Зверь защитит нас от многих печалей горькой судьбины,
Храбрый мангуст он из рода мангустов могучих и сильных.
Быстрые когтем и лапой, могучие, быстрые телом,
Звери мангусты от века, от сотворения мира,
Бой против змея погибели мира ведут неустанно,
В мире подлунном под солнцем и в бурю лихую
Змея отродий среди леса, пустынь и болота глухого,
В чаще лесной, среди трав, средь песков бесконечных
Ищут и бой принимают с опасностью смело. Так лапой
Храбрые духом и телом умелые гордые звери
Мир защищают, такое их предназначенье под солнцем.
Боги для этого тело им дали, и когти, и острые зубы.»
Так он сказал, ну а ночью герой Риккитикус могучий
Лег возле сына хозяина, доброго сердцем мальчишки.
Мальчик ему стал как брат, и спаситель, и друг добросердный.
Утром проснувшись чуть свет, только солнце всходило,
Только оно озарило высокие кроны деревьев,
Только послало на землю свои жизнедарные взоры,
Храбрый герой Риккитикус, на лапах быстропрыгучий,
В сад на разведку отправился новое место разведать,
Дабы познать все тропинки и тварей — добрых соседей..
Там он услышал стенанья и горькие птичие плачи,
Ринулся смело на зов о подмоге могучий и добросердечный.
Птица-портной там стенала, убитая горем тяжелым
Плакал отец и рыдала жена, безутешно горюя.
Дарзи рыдал над гнездом, что на ветке висело высоко.
Храбрый герой Риккитикус быстропрыгучий промолвил:
«Птица-портной ты скажи, как зовут и тебя, и супругу?
Что вас тревожит, печалит, откуда горючие слезы?
Разве не должно вам петь и летать на рассвете прекрасном,
В солнца лучах воспевая и сад, и природу, и солнце,
Что жизнедарными взорами землю сию освещает?
Что приключилось, поведай мангусту ты горе».
Слово такое мангусту поведал певец легкокрылый:
«Утром лишь солнца лучи озарили деревья и травы,
Жизнедаряшщие взоры светило на сад опустило,
Петь мы, певцы легкокрылые, начали гимны и песни,
Славить пришествие дня и радости полное утро.
Мимо куста, где гнездо мое сшито из листьев, высоко,
Недосягаемо тварям зловредным, что яйца едят,
Что птенцов пожирают немощных, неба не знавших,
Не вкусивших радость полета птенцов пухокрылых и юных,
Наг проползал, он узрел недоступное птицы жилище,
Видел дом Дарзи портного, что сшит на ветвях тонкогибких,
Лишь попытался достать, но роста ему не хватило.
Долго шипел и стремился мой дом разорить хладнокровный
Наг, он ужасного змея, крушителя мира, потомок.
Сильным ударил хвостом в куста основание злобно,
Куст сотряссЯ от корней до тончайших побегов и листьев.
Малый птенец, мой потомок, у края гнезда восседавший,
Выпал из дома родного на землю, что утренней влагой
После туманов ночных покрыта обильно росою.
Наг, словно ветер жестокий, что крУшит деревья,
Бросился, мигом сожрав малолетнего пухоголового сына.
Горе великое, в доме моем не хватает потомка в гнездовье.
Вот что случилось у легкокрылого бедного Дарзи».
Выслушав это, ему отвечал мангуст Риккитикус:
«Дарзи, скажи, кто такой этот Наг злополучный?
Кто беззаконье творит в саду многолистном богатом?
Кто пожирает птенцов легкоперых и куст сотрясает?»
Лишь произнес, из травы раздалось злое шипенье.
Храбрый герой обернулся и грозного змея увидел.
Так говорил ему змей, что поднялся над морем зеленым:
«Спрашивал ты, что за Наг, кто творит в саду беззаконье,
Кто сотрясает кусты и кто малых птенцов пожирает.
Что же, узри, о мангуст пышношерстый, гордый собою:
Наг — это я, что кусты сотрясает могучим ударом,
Я здесь хозяин с моей королевой Нагайной.
Смерть приношу, и весь сад в моем повеленьи —
Если хочу, то съедаю я всякого в этом наделе.
Будет желанье мое — в мучениях страшных погибнет
Жертва, укусом моим уязвленная метким и точным.
Ты полюбуйся, о глупый герой мангустовой крови,
Скоро познаешь ты яд, уязвленный укусом змеиным».
Так говорил и, поднимаясь из трав, из зеленого моря,
Наг многосильный свой капюшон раскрывал и шипел,
Он возвышался над миром, глазом зловещим его созерцая,
Сея разруху, и горе вокруг приносил он безмерно,
Гнезда он рушил, малых зверей и птенцов пожирал он,
Смерть приносил, крупному зверю и страх нагоняя.
Повсеместно Нага боялись и звери, и птицы, и гады.
В муках укушенный Нагом погибель встречал неизменно.
Каждый, кого уязвлял своим он ядом могучим,
В страшной агонии смерти летел в объятья несчастный.
Храбро ему отвечал Риккитикус быстропроворный:
«Наг, ты мой враг, хоть и горд капюшоном ты черным,
Смерти узор нарисован, знак проклятых родом зловредным —
Не испугаешь мангуста шипением злобноречивым и грозным,
Я — Риккитикус, мангуст, что из рода мангустов проворных.
Не убоюсь я шипения грозного рока и смерти объятий.
Кто тебе право давал унижать бессловесных и слабых?
Кто подарил тебе право сжирать пухокрылых малюток,
Горе нести и птице, и зверю, и всякому гаду в этом пределе?»
Так отвечал и смотрел он в глаза злобозубому кобру,
Так говорил, не боясь капюшона, что, Нагом открытый,
Свет затмевал, и землю пред ним тьма застилала.
Сзади Нагайна ползла к мангусту-герою тихонько,
Тайно хотела ужалить героя, его уязвить пожелала.
Дарзи супруга вскричала мангусту слово такое:
«О Риккитикус, герой, берегись, позади тебя враг.
Это Нагайна, супружница злобнощипящего Нага,
Тебя уязвить она хочет в незащищенную спину».
В этот момент Риккитикус в сторону прыгнул умело,
Лапы его, как пружины стальные, полные силы,
Тело толкнули, и мимо Нагайна летела, промазав.
Жертву она не застигла на месте, зря щелкнули зубы.
Злобно шипя, бежали две кобры и скрылись умело.
Храбрый герой отправился к дому друга и брата,
Наг и Нагайна же, злобно шипя, уползали под землю.
Так говорили они и так меж собою злобно шипели:
«Надо людей извести, что в каменном доме селЯтся.
Не было их, и мангустов в саду не водилось в помине.
Надо убить и мальчишку, и мудрого мужа с женою,
Только тогда мангуста мы одолеем, убитого горем».
III
Храбрый герой Риккитикус мыслил о мести за Дарзи,
За сына его, что на землю, росою покрытую, выпал,
За сына, что съеден был Нагом, кобром зловредным.
В этот момент его друг, юный добросердечный мальчишка,
Бежал по дороге, и Риккитикус увидел опасность,
Увидел он серую змейку, что Крайтой звалась средь прочих,
Как на дороге она притаилась в засаде смертельной,
Как уязвить пожелала она друга и брата героя,
Ядом наполнить и кровь, и тонкие члены мальчонки.
Храбро он бросился к ней, издавая грозные крики,
Прыгнул вперед, словно молния с неба на землю.
Мощными лапами Крайву откинул с дороги прохожей,
Сильно схватил он за хвост и о камень ударил главою,
После ударом могучим острого длинного когтя
Ранил её, рассекая зловредную Крайтину морду.
Враг не успел ни слова сказать, ни молить о пощаде.
Зубы сомкнул Риккитикус у черной главы основанья,
Хрустнули кости, и Крайта забилась в предсмертном биеньи.
Только затихла она, зубы разжал Риккитикус,
Когтя ударом могучим рассек он зловредное чрево,
Вынул злочерное сердце, и желчи испил он, и крови,
Печень, и сердце, и мышцы он съел поверженной твари,
Силой наполнившись новой, и первую жертву отведал.
Слышал он крик, это мать побежала за чадом по тропке.
Тут же отец прибежал добросердный и седобородый властитель
С палкой огромной и радостно крикнул супруге:
«Видишь супруга моя, добросердная матерь семейства,
Храбрый мангуст наш, мангустово доброе славное семя,
Сына нам спас и убил хладнокровного гада зубами,
Впился в него, развалил он когтями вражью утробу,
Вынул умело и сердце, и печень, главу отделивши,
Их он пожрал, набираясь могучею новою силой.
Тела врага он откинул, шагая по тропке прохожей.
Давай-ка мы эти останки в поганую яму отправим».
Речи такие промолвил жене многомудрый властитель,
Ночь опускалась на сад и на мир, и луна восходила на небо,
Славный герой вместе с братом прилег на ложе пуховом.
Мальчику сон опустился на веки, в мир грез провожая,
Храбрый герой Риккитикус веки не смежил спокойно —
Слышал он шорох, и вышел он тайным дозором.
В комнате видел он тень и подкрался походкою тихой,
Громко сказал он слова обращаясь к тени пристенной:
«Ты, что сокрытo в тени, выходи на светлое место,
Речь говори, что такое ты будешь, чьей крови и рода,
Или погибель снискаешь бесславно в тени под стеною?
Я Риккитикус из славного рода мангустов, мангустово семя,
Я Риккитикус, герой быстроногий и грознопрыгучий.
Ты, что сокрылось в тени, назовись, если зла не желаешь».
Тень задрожала и вышла на светлое место. Чучундра
Речи такие сказала ему, трусливая мокрая крыса:
«О благородный герой, побеждающий змея зубами,
Ты меня не губи, кровь мою не лей понапрасну.
Родом я крыса, зовусь я Чучундра, трусиха,
Страшно боюсь я и тени, и звука ночного, и днем опасаюсь,
Я никогда не осмелюсь открыто пройти до комнаты центра,
Тени пугаюсь своей, но знаю я то, что тебе интересно.
Наг и Нагайна сказали сегодня, то слышали многие твари,
Среди которых была и родня моя близкая — Чуа.
Слово они говорили, что там, в отдаленье от дома,
В дынях вдали у забора, где солнце весь день освещает,
Там, где оно согревает лучами черную землю,
В грядке зарыты двенадцать яиц от Нагайны и Нага,
Там их приплод, и змеи в тех яйцах такие же кобры.
Ради приплода они возжелали в ярости дикой
Убить человека семью, уязвить его ядом могучим,
Чтобы погибли те в муках и жутких страданьях.
Слышали многие речи такие Нагайны и Нага,
Кобр зловредных, что родичи первому змею.
Ты отпусти меня, крысу, в нору, что под домом
Нету вреда от меня, и я добрая к людям и тварям».
Так говорила она, и герой многославный и мудрый
Прочь отпустил от себя трусливую крысу Чучундру
После прошел он по дому, и слышал он речи такие,
Слышал, как Наг пробирался по желобу в дом крепкостенный,
Слышал, как он говорил супруге премерзкой:
«Слышишь Нагайна, я в доме и здесь ожидаю,
Утром пойдет седовласый умыть свои очи и тело,
Тут я его уязвлю и исчезну потом невозвратно.
В муках и корчах он встретит кончину, повергнутый роком.
Здесь, у кувшина с водою, его поджидаю коварно».
Шипела Нагайна в ответ через желоб ответы такие:
«Ради детей наших будет с тобою удача и крепость,
Скоро появятся дети из кладки под дынною грядкой,
Вскоре умножится слава великого змея из бездны —
Вместе с детьми завладеем мы садом и этим уделом,
Будем одни управлять им, владеть и убьем мы мангуста».
Так говорила она и вскоре замолкла, во тьму уползая.
Замер герой Риккитикус, не смея вздохнуть и подумать,
Принялся ждать, и когда, утомившись, уснул злобный кобр,
Стал подбираться к нему, постепенно готовясь к атаке,
Мускул за мускулом, ближе и ближе к врагу приближался.
Только достиг расстоянья прыжка, закричал Риккитикус,
Клич издавая, могучий герой многославный и быстрый,
Молнией ловкой и шустрой врагу приземлился на спину,
Зубы вонзил в основание шеи зловредного Нага.
Наг зашипел, распаляясь и чувствуя смерти объятья,
Бросился оземь, стремясь раздавить и отбросить мангуста,
Бился хвостом, сокрушая могучие камни и глину.
Он извивался, и грозно шипел, и бился о камни,
Сильным хвостом, изловчившись, загривок себе он ударил,
Там где сидел Риккитикус зубами и лапами крепкий.
Сильная боль пронзила все тело героя, могучего духом,
Хвост, что ударил, рассек его крепкую кожу и мышцы,
Вражия кровь заливала и стены, и пол, и осколки кувшина.
Раненый храбрый герой не ослабил объятий.
Молнии с неба сверкали, и буря ревела на небе,
Там, в небесах, бились силы мангуста и змеева предка,
В ванной сражался герой Риккитикус быстропроворный
С Нагом зловредным, задумавшим злобное черное дело.
Змей — порождение черного злобного дела и сути,
Мира крушитель, сражался упорно с героем-мангустом.
Острый осколок кувшина обвил он хвостом многогибким,
С силой ударил врага, что впивался в черный загривок.
Кровь захлестала из раны бурлящим кипящим потоком.
Храбрый герой Риккитикус быстропроворный, могучий,
Ловкой когтистою лапой ударил по крепким чешУям,
Храбрый мангуст, что рода мангустов достойное семя,
Легкие выдрал у Нага и кинул их на пол холодный,
Печень извлек из могучего черного злобного чрева,
Когтем её разорвал и не чувствовал в схватке жестокой
Ни переломов, ни ран, что хвостом наносил нечестивый.
Зубы сомкнул там, где тело змеи становилось главою,
Плоть он врагу рассекал своей лапою острокогтистой,
Сердце извлек из врага, грудь ударом разверзнув.
Змей бессердечный в агонии бился и сил не лишался,
Даже пред смертью стремился достать он героя мангуста.
Бились они, сокрушая кувшины, и стены, и камни.
Был Риккитикус силен, но и Наг не слабей оказался.
Вскоре на шум прибежали в тревожном смятении други,
Седоволосый властитель с ружьем, и жена, и ребенок.
Выстрел раздался, и плоть нечестивого змея затихла.
IV
Только герой Риккитикус из схватки живым возвратился,
Раны на теле его кровоточили страшно, и тело ослабло,
Змей же противный лежал, разметав и кишечник, и желочь,
Зубы и тело его разметало по месту сраженья,
Черный его капюшон был истерзан когтями мангуста,
Кровью поганой его забрызганы стены и окна,
Глаз, что остался последним, безжизненно вперился в небо.
Наг, побежденный в коварстве своем и засаде, повержен.
Седобородый властитель, хозяин жилища и сада,
Поднял мангуста из битвы рукою могучей и крепкой,
Раны промыл, наложил на них мазь и повязки,
В радости славной он пел благодарные песни герою:
«Славный герой, о мангуст храбросердный и сильный,
Славное семя мангуста из рода мангустов могучих
Спас ты меня, и жену, и ребенка от горя и смерти ужасной,
Ты защитил нас от мук и от страшного рока удара,
Ты, победитель могучий, ужасного змея повергнул.
Славься мой друг, о мангуст, что из рода мангустов могучих,
Славное семя зверей, защитников люда и тварей,
Тех, что сражают врагов, потомков предвечного змея,
Что сохраняют под солнцем и мир, и покой неустанно,
Зло повергают нещадно, сражая умело и храбро».
Утром, лишь солнце зарей осветило вершины деревьев,
Птицы и звери в саду воспевали веселые гимны,
Славили громко героя-мангуста из рода мангустов,
Что принесен был потоком во время ужаснейшей бури,
Что победил злого Нага в битве кровавой, нещадной,
Ночью коварного татя застал за умыслом злобным,
Зубом и лапой низверг, послуживши орудием рока.
«Храбрый мангуст Риккитикус быстропроворный», —
Пели они, но герой наш мангуст Риккитикус могучий,
Коброкрушаший храбрец, овеянный славой достойной,
Не торопился славу принять и гордиться победой.
Помнил он слово Чучундры и помнил о кобре Нагайне,
Помнил о кладке её, зарытой за дынной грядою,
Думой терзался тяжелой, и мыслями темными грустен,
Сердцем не весел мангуст Риккитикус-коброкрушитель.
Взгляд не искрится победой, и слава ему ненавистна,
Гимны не тешат его, и хвалебные песни не сладки.
V
В думах тяжелых герой обратился к дневному светилу:
«Жизнедарящее солнце, к тебе обращаюсь с молитвой,
Ты многолико и жизни и даришь, и губишь бессчетно,
Внемли молитве моей, разреши ты тяжелые думы,
Как истребить мне Нагайну и кладку как уничтожить.
Злобная кобра Нагайна, родня разрушителя змея,
Хочет властителем стать уделу, и саду, и тварям,
Хочет она уязвить и людей, и всякую живность,
Зло измышляет она, стремится к отмщенью за мужа,
Мужа, что крался в ночи и желал человеку погибель.
Хочет отмщенья за Нага, что мной уязвлен и погублен.
Солнце, что светит и дарит тепло своим взором лучистым,
Дай мне ответ, как спасти невинных от кобры укусов».
Так говорил Риккитикус, взор устремляя в молитве,
Думал мысли такие, и солнце ему отвечало.
Солнце, дневное светило, услышало мысли героя,
Мысли спустило с небес, как в войне победить непременно.
Так говорило оно, освещая мангустовы раны:
«Храбрый мангуст, мангустово доброе семя,
Раны твои глубоки, нанесенные змеем ужасным,
Кобру Нагайну в открытом бою ты не осилишь.
Помощь от друга прими, пусть птицы тебе помогают,
Пусть легкокрылые дети небес Нагайну уводят,
Пусть легкоперые будут тебе вспоможением добрым.
Кобру они увлекут в глубину многолистного сада,
Ты же спокойно иди и найди ненавистные яйца.
Каждое ты уничтожь, убивая змея зародыш.
Только одно ты оставь, и после зови ты Нагайну,
Про яйца ты ей расскажи, что разбил умело и ловко,
Последнее ей покажи, пусть ему она просит пощады.
После же в битву вступай, и тогда победить ты сумеешь».
VI
Так говорило светило, и радость мангуста объяла,
Быстрой пушистой стрелой побежал он к птице-портному,
Речи ему говорил Риккитикус, коброкрушитель отважный:
«Дарзи, небесный певец, хоть повержен был Наг злошипящий,
Выиграв битву, нам рано петь о полной победе.
Ты помоги мне Нагайну убить и повергнуть зловредное семя,
После того пропоешь ты достойно велеречивые гимны».
Дарзи не слышал его, но супруга его услыхала,
Мать, что оплакала горько малого сына погибель.
Так говорила она, и слова изрекала герою:
«Храбрый мангуст Риккитикус, быстрый и острый когтями,
Муж мой не слышит тебя, легомысленный, в небе кружится.
Я помогу тебе в битве с Нагайной, супругою Нага,
Я помогу уничтожить зловредное черное семя,
Только скажи, чем помочь тебе в битве грядущей.
Так отомщу я за сына, птенца не познавшего небо».
Слышал её Риккитикус, коброкрушащий воитель,
Так говорил он жене горько оплакавшей сына:
«У мусорной кучи, где тело гниет злопричинного Нага,
Плачет Нагайна о муже и зорко следит за грядою.
В этой гряде, там, где солнце весь день грунт освещает,
Жизнедарящими взорами греет черную землю,
Смотрит зНагайна за местом, где кладка яиц сокрыта до срока.
Ты отвлеки-ка Нагайну, кипящую ядом и злобой,
Прыгай с ней рядом, словно бы ты улететь не способна,
Словно бы ветром могучим крыло тебе поломало.
Так причитай, уводя Нагайну от этого места.
Только Нагайну ты отведешь в глубь зеленого сада,
Скроется злая средь пышных кустов и гряд бесконечных,
Ты улетай в поднебесье и смейся оттуда над нею.
Дальше — работа моя, как изжить ненавистную кобру.
Лети же вперед, отомсти за павшего юного сына».
Быстрой стрелой легкокрылая птица к куче летела,
Видела кобру, что плачет над телом убитого Нага,
Села на землю и, ловко крыло оттопырив, запела:
«Бедная я, летала по небу средь листьев и солнца,
Ветер могучим потоком сломал мои хрупкие крылья,
Как я теперь доберусь до родимого дома на ветке?
Сгину в печали, погибну, врагом уязвленная в сердце».
Песню услышала черная кобра Нагайна на куче,
Видит, что птица-портной на земле, обреченная, бьется.
Так говорила она, отвратясь от мужнина тела:
«Глупая птица, постой и прими свою участь достойно,
Я уязвлю твою плоть ядом могучим и сильным,
Много его у меня, и ты будешь отравлена, птица.
Я уязвлю твою плоть клыками и ядом,
Будешь страдать ты и будешь молить о пощаде,
Скоро огонь поразит твое тело, и сердце, и перья,
Плоть, уязвленная ядом, страданье тебе возвещает.
Крылья откажут тебе, и вздоха свершить не сумеешь,
Мозг твой почувствует, как задыхается глупая птица.
Будет стараться он двинуть крылом, или лапой, иль клювом,
Будет он воздуха жаждать — вздохнуть попытаешься глупо,
Но не вздохнешь: яд скует твои мышцы, и страх обуяет,
В глазах потемнеет, и тело все болью сильной пронзится.
Будешь кричать, ослабев, но тебя поедать я не стану,
Буду смотреть, как ты страждешь погибели скорой и смерти.
Только когда перестанешь кричать, но еще не погибнешь,
Тело твое поглотит утроба моя, чтоб насытиться малость.
Тело твое проникнет сквозь пасть к моему пищеводу,
Там я, сжимая кольцом его мышцы, сломаю легкие кости,
Буду тебя продвигать в свое ненасытное чрево.
После, живая еще, попадешь ты в соки в желудке,
Перья твои разъест кислота и глаза твои выжжет.
Крикнуть не сможешь, но чувства тебя пока не оставят.
Соки желудка пронзят твои члены и кожу ошпарят,
Вся волдырями пойдет от лапок твоих до макушки,
Боль и отчаянье будут с тобой до последнего мига.
Тело твое не вздохнет, но соки желудка почует,
Кожа сойдет с твоих лапок, и когти на них растворятся
Перья же будут подольше в той кислоте растворяться,
Пух и перо растворятся не сразу, тебе причиняя страданье,
После еще ты жива, но они уж отходят от тела,
Кровоточащие раны откроют, и сок в них зальется,
Кровь забурлит, истекая и с соком мешаясь в желудке,
Нервы и жилы начнет разъедать с неспешностью рока,
Ты же, прочувствовав это, умрешь постепенно и тихо,
Но ни вздохнуть и ни пискнуть не сможешь в утробе моей ты».
Так говорила Нагайна черным злобная сердцем,
Речи такие рекла, подползая, готовясь к удару.
Храбрая птица-портной, жена сладкогласого Дарзи,
Прыгала ближе к кустам, стремилась отсрочить погибель.
С каждой секундой Нагайна ползла все быстрей и быстрее,
Птица, задумав обман, уводила противную в сада глубины —
Вот уж и куча, и грядка заветная скрылись из вида,
Птица же дальше скакала, Нагайну в сад завлекая.
Горем убитая мать помогала отмщению сына,
Вдаль же врага уведя, на ветку вспорхнула спокойно.
Кобра, увидев обман, разозлилась судьбу проклиная,
Кинулась к дому людей, где жил седовласый хозяин,
Злобою черной горя, уязвить людей захотела.
Так поступила она, а храбрый герой Риккитикус
Зорко смотрел за коброй, что плачет над Нагом убитым,
Ждал, что Нагайна исчезнет в напрасной погоне за птицей.
Только исполнилось, и план задуманный хитрый свершился,
Бросился к дынной гряде, шаг направил к дальнему краю,
Лапами быстро работал, ища зло несущую кладку.
Видел двенадцать яиц в сине-прозрачной скорлупке,
Видел в них змей, почти что готовых к явлению в мир —
Опоздай он на день, и они бы исчезли из кладки змеиной.
Зубы тогда обнажил он, и яйца разбил многосильным ударом,
Вылил белок, и змеёныша каждого бил он о камень,
Каждого взял он за хвост маломерный своими зубами,
Сильным ударом о камень разбил злокозенным главы,
Череп крушил нерожденным, дробил на мелкие части,
Когтем им брюхо вскрывал, вынимая и сердце, и печень.
В муках змеиные дети и корчах на солнце сушились,
Те, что не вышли на свет из кобриной кладки под грядкой,
Кожа ссыхалась, и зуб нерожденных не полнился ядом.
Не слышно шипенья, и зло не излилось на землю.
Сильною лапой герой сокрушал нечестивое семя,
Плоть их кидал Риккитикус на камни, что солнцем нагреты.
В муках шипела их плоть, извиваясь на камнях горячих,
Мозг растекался, и желчь выливалась из тела под солнце,
Плоть иссушалась под благостным взглядом дневного светила.
После мангуст Риккитикус коброкрушаший проворный
Когтем им плоть разрывал на мелкие-мелкие части.
Всех уничтожил, одну лишь оставил из кладки огромной.
Только закончил, к нему подлетела помощница-птица,
Крикнула слово такое, сказала такое реченье:
«Храбрый герой Риккитикус, коброкрушитель могучий,
Злая Нагайна пришла в дом людей к властителю сада,
Там на веранде сидит он с женою и сыном в тревоге,
Их покарать, отомстить им за Нага желает Нагайна».
VII
Храбрый мангуст, мангустово славное, доброе семя,
Быстро туда побежал, подобный морскому тайфуну.
Взял он яйцо последнее в кладке кобры злосердной,
В дом прибежал и услышал, как кобра людям вещает:
«Люди, вы наглые твари, пришедшие в сад мой прекрасный,
Здесь, где властители были я и супруг мой покойный,
Смерть неотмщенной супруга будет недолго.
Вас уязвлю я зубами и ядом своим покараю,
В плоть вашу яд я впущу, пробив покровы клыками,
Будете в муках сдыхать и о смерти молить милосердной.
Яд поразит вашу плоть и проникнет и в члены, и в нервы,
Плоть загорится огнем, и опухнет член уязвленный,
Руки и ноги обвиснут, не станут слушаться мозга,
Плоть загорится огнем, словно кости у вас раскалились,
Орган, что был уязвлен, первым откажет, распухнув.
Муки такие настигнут людей легкосмертных,
Словно бы кости сменили железом горящим,
Словно они изнутри сжигают вам мясо и кожу.
Будете думать, что мышцы и жилы наполнились медью,
Словно бы заживо жгут изнутри и плавят, как в горне,
Мясо на вас, и желудок, и печень, и почки, и сердце,
Словно кипят на костях, исходя своей внутренней влагой.
Члены ослабнут, и вдох вы не сможете сделать,
Будете вы задыхаться, как будто живьем вы в могиле,
Крик изольется из глоток, но тело бессильно.
Будет желание в вас разорвать на груди свою кожу,
Солнцу явить под лучи его жаркие летом горячим
Сердце и ливер, омытые красной горячею кровью.
Будете жаждать, чтоб грудь вам развезли могучею дланью,
Чтобы хоть так наполнить воздуха сладким теченьем.
И, обагрив все вокруг отравленной кровью людскою,
Крикнуть не сможете вы, паралич скует ваше горло,
Сердце устало споткнется, почувствовав в теле отраву,
Дыханье собьется, и пот, и озноб одолеют прескоро,
Исторгнется пища из вас, и смерть ваша будет позорной,
Душу тоска вам пронзит в предчувствии рока удара,
Ветер малейший, коснувшийся кожных покровов на теле,
Будет как нож рассекающий вашу тонкую кожу.
Вы возжелаете страстно, чтоб вас свежевали и кожи лишили,
Чтобы в крови без покровов телесных вы смерть дожидались,
Смерти начнете желать прекращением длительной муки.
Будет неспешна она, и сполна вы вкусите отмщенье,
Взор затуманится ваш, слепота вас окутает мраком,
Свет не увидите вы, в темноте ваша гибель наступит».
Так говорила она, подползая все ближе и ближе,
Мальчика выбрав на первую жертву смертельного яда,
Первым его уязвить вознамерилась кобра Нагайна,
Путь свой держала к нему, но раздался голос мангуста.
Громко сказал Риккитикус коброкрушаший и быстрый:
«Кобра Нагайна, к тебе обращаюсь я, коброубийца,
Взор обрати свой сюда, покуда я благосклонен.
Вот предо мною яйцо, что последнее в кладке змеиной
Было за дынной грядою, где солнце греет вседенно,
Кобра-царевна, последняя в роде Нага с Нагайной,
Слышишь ли ты, королевская кобра, черная сердцем?»
Так говорил, и Нагайна к нему обернулась мгновенно.
Мальчик и мать на стол запрыгнули споро и шустро,
Седобородый же вышел за палкой для кобры злосердной.
Злая Нагайна шипела Мангусту такое реченье:
«Храбрый мангуст, мангустово в роде славное семя,
Не убивай потомство мое, отраду на старость,
Я заберу его, после же сад покину навеки.
Ты пощади эту кобру-царевну, последнюю дочерь».
Так говорила она, к нему приближаясь неспешно.
Храбрый герой говорил противнику речи такие:
«Нет, я сперва сокрушу твое злобное длинное тело,
Кишки я выну и сердце твое исторгну из тела,
Весь пищевод изорву на мелкие-мелкие части,
Череп я твой раскрошу, и мозг твой я выпью,
Сердце последним сожру и тело твое освежую,
Плоть изничтожу твою и к Нагу отправлю на кучу».
Кобра Нагайна, кружась, приближалась к мангусту,
Свой капюшон она раскрывала на шее и грозно шипела,
Капала ядом с клыков и, подобно пружине, скрутилась.
Храбрый герой не боялся и бросился в битвы пучину,
В огненном танце сраженья они закружились в палатах,
Храбро дрались, наносили удары и уклонялись.
Буре подобная кобра в мангустово метила тело,
Храбрый мангуст Риккитикус молнией в танце кружился,
Стремился врага поразить и зубом, и лапой могучей.
Нагайна била хвостом, круша и камень, и древо.
Сильно ударила кобра хвостом, крушащим преграды,
Попала в мангустову грудь, и отлетел быстролапый,
Рана отверзлась в груди кровоточащая сильно,
Кровь источалась из раны, очи его помутнели.
Черносердечная кобра, момент улучив благодатный,
Быстро яйцо подхватила, потомка последнего Нага,
В логово бросилась споро, подобная бури удару,
Словно стрела полетела вдаль из звонкого лука.
Храбрый герой Риккитикус, коброкрушаший воитель,
Следом за ней устремился, победы алкая в сраженьи,
Раны презревши свои, устремился за быстрою коброй.
Коброкрушитель-герой молнии мчался подобный,
Миг отделял от хвоста жестокосердной Нагайны,
Достичь же не хватало силы крушителю змеев.
Мать, что оплакала сына, с неба слетела подмогой,
Когти направив свои в очи противной Нагайне.
Кобра замешкалась, миг — и храбрый коброкрушитель
Тело Нагайны схватил, за хвост её уцепившись.
Черная сердцем змея взвыла от боли и страха,
Путь не прервав ни на миг, устремилась в подземную нору,
Телом скользнула туда, утянув за собой и мангуста,
Коброкрушашего зверя, в подземный чертог увлекая.
Только в норе очутился герой Риккитикус проворный,
Задними лапами в стену уперся, змею замедляя,
Лапой передней врага притянул, в стремлении к сердцу
Шкуру рассек, и окрасились лапы черною кровью.
Желчь истекала из ран, в агонии билась Нагайна,
С каждым ударом когтей приближение чувствуя смерти.
Ближе к себе подтянул Риккитикус черное сердце,
Змеиная кровь пролилась, и заныло мангустово тело.
Боль и сомненье презрев, бой продолжал Риккитикус,
Кожу змеиную лапой когтистою вскрыл, многосильный,
Кишки змеиные вытащил, кинув о черную землю,
Ближе и ближе притягивал черное кобрино сердце.
Кобра металась в зубах, сотрясая в агонии землю.
Снова когтистый удар Риккитикус вражине наносит,
Когтем ребро подцепив, раскроил он змеиную печень,
Ближе главу подтянув, он разжал острозубую челюсть.
Это почуяв, змея рванулась вперед. Но напрасно усилье —
Зубы сомкнулись, но выше и ближе к черному сердцу,
Печень изъяв, но не вырвав, мангуст из мангустова рода
С силой ударил её и рассек на мелкие части,
Боль причинил он змее, и от боли зашлась она криком,
Не удержала яйцо и поступь почуяла рока.
Третьим ударом герой рассек могучие ребра,
Легкие вырвал Нагайны, исторгнул из черного чрева.
Кобра почуяла смерть и старалась главой извернуться,
Дабы укусом последним мангусту отмстить за погибель.
Узко в норе, не смогла развернуться кобра Нагайна,
Храбрый герой Риккитикус ударом крушит её тело,
Сердце пронзает могучей когтистою лапой мангуста.
Рок распахнул над Нагайной черные мощные крылья,
Кобра издохла, звук испуская последний и грозный.
После яйцо отыскал в норе Риккитикус-коброкрушитель,
Его уничтожил и вышел на свет из подземной твердыни.
Радостно птицам, и люди бегут к мангусту в восторге,
Славят героя и славят подвиг многовеликий.
Сгинули змеи, и Нага злозубого род прекратился.
Славься, герой Риккитикус, тебе мы поем эту песню,
Славься, мангуст, мангустово гордое мощное семя,
Славься, могучий и гордый, и слава твоя не увянет.
Словом таким завершаем мы песнь о мангусте великом,
Звере, что бился с врагами, умело их сокрушая.
Да не умолкнет вовеки слава твоя, Риккитикус,
Коброкрушитель могучий, достойный потомок героев!
Люди хвалу вознесли, и звери, и всякие птицы,
Нету Нагайны и Нага, потомков великого змея,
Сад и удел не дрожит, услышав шипение кобры.
Славься вовеки, герой Риккитикус коброкрушащий,
И да слава могучего воя мангуста вовек не угаснет!
@музыка: Jason Webley – Devil Be Good
@темы: текст, 18+, fandom Victorian 2017, стихоформа